Стихи и песни Валентина Гайлина

Валентин Николаевич Гайлин в прошлом - офицер ВМФ, с 1989 года и поныне — внештатный специальный корреспондент общероссийской ветеранской газеты «Контингент».

ПОСЁЛОК РОДИМЫЙ
(песня-посвящение Саракташу)

Нет на свете милее и краше,
Чем родимый посёлочек наш,
Если долго в разлуке, то чаще
Вспоминается мой Саракташ.
Припев:
Посёлок наш глубинкою
Зовётся, ну и пусть!
Но этой серединкою
Всегда крепчала Русь!

Когда немец напал вероломно,
Принял беженцев, словно родня.
Своим кровом делился с бездомным,
Жить помог до победного дня.
Никогда своей скорби не скроет
Он по тем, кто погиб на войне.
И гордится, что девять Героев
Стали всюду известны стране.

Припев

Здесь Сакмара-река протекает.
До Урала рукою подать!
Не сыскать вам чудеснее края,
Где б такая была благодать.
Колосятся бескрайние нивы.
Не жалеет труда хлебороб,
Чтобы сытым, а значит счастливым
Был всего повидавший народ.

Припев

Непременно воспользуйтесь шансом —
К нам приехать настала пора.
Наглядеться на роспись фаянса,
Как умеют творить мастера.
Побывайте в божественном храме,
Зачарует малиновый звон.
Налюбуйтесь его куполами —
Вам надолго запомнится он.

Припев

У влюблённых счастливые лица.
И не спят до вторых петухов.
Губы жжёт поцелуй мастерицы
Оренбургских пуховых платков.
Припев:
Посёлок наш глубинкою
Зовётся, ну и пусть!
Но этой серединкою
Всегда крепчала Русь!



***


Припомнились мне прожитые годы.
И взлёты, и паденья были в них.
Обидно, что других не хуже вроде,
А чашу горя выпил за двоих.
И жизнью меня вдоволь поштормило:
Едва вставал, опять валило с ног.
Порой казалось, разум помутило,
Невольно к горлу подступал комок.

Я часто шёл наощупь и не прямо,
Хватало и печали и тоски.
Редеет с каждым годом чуб упрямый,
Седой туман крадётся на виски...
И думы невесёлые, как в слякоть,
Грозою душу обложили мне.
Кусаю губы, чтобы не заплакать
От сильных болей в левой стороне.



НАЧАЛО СЛУЖБЫ


В июне чуден Ломоносов!
Чаруют ночи белые...
Сидят «без берега» матросы
Уж три недели целые.
Нам всё с «гражданки» непривычно,
И этот самый карантин.
Ведь дома вечер, как обычно,
Не пропустил бы ни один.

А здесь даёт команду мичман.
И если есть твоя вина,
То перед строем скажет лично:
«Вне очередь — три гальюна».
Но постепенно к дисциплине
Нас всех приучит старшина.
Наука помнится поныне,
Была нелёгкою она.
Признаться, сильно руки ныли
В курс молодого моряка,
Когда на вёслах мы ходили,
Валёк не выпадет пока...

Но к сроку приняли присягу,
И нас поздравил адмирал:
— Умножьте доблесть и отвагу! —
Над строем голос прозвучал.



ДОСТОЙНЫЕ ПОТОМКИ ИЛЬИЧА


Плечом к плечу, сомкнув ряды теснее,
На партию равнение держа,
На вахте комсомольцы вместе с нею
Стоят штурвалы, крепко сжав.
С горячим сердцем, полная отваги,
Испытанная всюду молодёжь
Становится такою, как Корчагин,
Когда заслышит: «Комсомол, даёшь!»

Опять с тревогой провожают мамы
В дорогу сыновей и дочерей
На целину или на стройки БАМа,
И с места просят написать скорей.
Во всех делах застрельщиками стали
Достойные потомки Ильича.
И ордена недаром засверкали
На их знамёнах цвета кумача.



ОСЕННЯЯ ГРУСТЬ


Не понравится, может, кому-то,
Что пою я об этом — и пусть!
Каждый год в сентябре почему-то
Захлестнёт вдруг осенняя грусть.
Вот дождями опять осень плачет,
Небо тучей совсем заслоня.
Грустно ей, как и мне — не иначе.
Мы грустим, никого не виня.
Тут и вспомнится: был я моложе.
Счёт годам мне идёт в сентябре.
Половину уж большую прожил,
Засветились виски в серебре.
Но, как прежде, к раздетой дубраве,
Наглядеться на стройность стволов,
Выхожу по последней отаве
И подолгу стою там без слов.
И напевы неспетых куплетов
Наяву снова слышатся мне.
Провожая ушедшее лето,
Птицы к югу летят в вышине...



МАТЬ


С годами только станешь понимать,
К поступкам, относясь построже,
Что в жизни только Родина и мать —
Всего превыше и дороже.
И сколько бы тебе ни стало лет —
Для той, кто вынянчил с пелёнок,
Кто с муками родил тебя на свет,
До самой её смертушки — ребёнок.
Пусть раньше всех приходится вставать,
Не жалуется детям на усталость.
Такой была и остаётся мать,
Какая бы ей доля ни досталась…



ПАМЯТИ СУПРУГИ,
ГАЙЛИНОЙ А.Т.

Последняя зловещая примета:
О кафель разбиваются очки.
Уменьшилась в глазах полоска света.
Спустились, видно, с неба «ходоки».
Жену им взять приказано скорее,
Избавить от таких предсмертных мук.
Никто мне больше душу не согреет,
Не скажет слова ласкового вслух.
Она уже какие сутки в коме,
И поезд жизни жмёт на тормоза.
Не узнаёт меня и всех знакомых,
И веки плотно смежили глаза.
Не знали мы, что так близка разлука.
Один как перст остался я в миру.
И сын погиб, и не оставил внука...
Свою печаль доверю лишь перу...



***


Сознавать становиться больнее,
Что СВОИ Ж разваливают Русь!
С каждым днём печаль моя сильнее,
За спасенье Родины молюсь.
Поломать и всё перекорёжить
Мог лишь тот, кто выжил из ума.
И никто России не поможет,
Если не подымется сама.
Не спасут валютные затеи,
Потому что очевиден блеф:
Никогда страна не богатеет
Только на подачках МВФ !



РУССКИЙ МУЖИК


Тем и дорог мне русский мужик,
Что не знают, когда же он плачет.
За Саврасушку тянет гужи —
Этот воз не осилить иначе.
Околесицу хватит плести:
Мол, из лени не выбиться в люди.
Чем угодно насквозь просвети,
Там такого порока не будет.
Не измерить души доброту:
С другом делит кусок и рубаху.
Хлеб всегда достаётся в поту.
А за правду готов и на плаху.
Крут бывает, когда доведут,
Хотя сам по природе незлоблив.
Вспыхнет ярость врагам на беду,
И в руках замелькает оглобля...



ТАК СКАЗАЛ МНЕ ДЕД


Вовсе даже не годится, —
Так сказал мне дед, —
Брать совет у заграницы,
Как торить свой след.
Ох, Россия ты, Россия,
Сразу не поймёшь,
Где ещё берутся силы,
Если так живёшь.
Сытых тянет на Канары —
Экая напасть!
А голодных — ближе к нарам,
Чтобы не упасть.
Может, лучше бы я помер,
Чем терпеть позор,
Как за горло душит доллар
И творит разор.
Вот смотрю на всё на это
И слезой давлюсь.
Бедность — верная примета,
Что слабеет Русь.



***


Я видел сон, как будто в день осенний,
Когда горит «рябиновый костёр»,
В калитку к нам вошёл Сергей Есенин
И для объятий руки распростёр.
— Что, брат, не ждал? Давно я не был дома,
И до своих не скоро доберусь.
Вот и решил сначала от знакомых
Узнать, как нынче поживает Русь…

Жена моргает, мол, не ляпни сразу,
Известно мне, какой ты дипломат.
Мол, постепенно приступай к рассказу.
И сам, родимый, не сорвись на мат.
Я ход тяну, как будто в дамки мечу,
А сам боюсь, как вор на деле днём.
— Давай, Сергей, по маленькой, за встречу,
И уж потом на тему повернём.

Исполнили святой обычай дедов
И на крыльцо пошли дымить махрой.
И слушал он рассказ о наших бедах,
Что жалят крепко, как осиный рой.
Поведал я, что процветают взятки,
Лишь голытьба живёт своим трудом,
Поскольку твёрдо знает: правды-матки
Ей не добиться никаким судом.
Что твой кабак, который был в ту пору!
Тут всю Россию превратили в пьянь!
На сто очков вперёд вам дали фору:
Пьют и воруют все, куда ни глянь.

Не от меня тебе бы слышать лучше,
Что нет давно советской стороны,
Которой был ты яростный попутчик
И отдал в песнях звон своей струны.
Вот ты спросил, как тут жилось рабочим,
Да и какой настрой у мужика.
Так первые бастуют, между прочим,
Ну, а крестьяне крепятся пока.
Увидишь сам, что наглость нынче в моде.
Слова чужие засорили речь.
Тревогу надо срочно бить в народе,
Чтоб матушку-Россию уберечь!



ПЕВЕЦ РОССИИ


Радуюсь сегодня я со всеми,
Отмечая дату его лет,
Что к таким поэтам, как Есенин,
Равнодушных не было и нет.
Чародейность строк его всё та же:
Ей сердца тревожить суждено.
По-хорошему завидно даже:
ТАК писать не всякому дано.
Надоела сутолока эта,
Напоследок стариной тряхну!
И в Рязань, на родину поэта,
Я весною всё равно махну.
Поклонюсь земле рязанской в пояс,
Деревеньке на реке Оке,
Где мужал певца России голос
В удалом крестьянском пареньке...



ЗАКАЖИТЕ БРОНЬ ДЛЯ РОССИЯН


Старый дед — хитрюга, между прочим, —
Спать не дал до утренней зари
И поведал, как у Бога ночью
Выиграл блистательно пари.
— Времечко менять заставит взгляды, —
Этого хотел бы или нет, —
Если ты на всё, что видишь рядом,
Не находишь правильный ответ.
Знаешь сам, что мне уже на ладан
Только и осталось подышать.
Недруги, конечно, будут рады,
Что на божий суд пойдёт душа...
И решил, не дожидаясь срока,
Сам узнать конкретно, что и как.
Только жаль, что очень уж далеко
«Штаб-квартира» Бога в облаках.

Слуг полно, как депутатов в Думе,
И весы у каждого для душ:
Тот печётся о себе и куме,
Этому — урвать побольше куш...
Вот и попадись такому клерку!
Видел сам (клянусь вам!) мужика —
Плакал оттого, что на поверку
Душу ценят меньше пятака…
В преисподней тоже суматоха,
Как у нас, у грешных, на земле,
Кто-то весел, а кому-то плохо,
Черти пляшут прямо на котле…

Долго колесил, но глас Господний
Вдруг, как твой, услышал наяву:
— Что-то слишком я устал сегодня
И пойду немного отдохну…
Я к нему — мол, некогда мне, скоро
Пенсию грозились принести.
Бог не вынес моего напора
И сказал келейному: «Пусти!»
Сел Господь, чело его землисто,
Под глазами тёмные круги.
Видит — мужичонка неказистый
И вдобавок без одной ноги.
В душу мне упёрся взглядом цепко,
В нос ударил запах от кадил...
— Что же ты, родимый, очень редко
В церковь православную ходил?
— В детстве мама нас держала строго
(истинной набожницей была).
Всё просила: «Не гневите Бога,
Не копите в сердце много зла...»
А потом в огонь подлили масла —
Церкви то закрыли, то пожгли.
Вера в Бога постепенно гасла
И её травили, как могли.
Позже и под северным сияньем
Десять лет не разгибал спины.
Тысячами гибли россияне,
За собой не чувствуя вины...

Видел бы Ты, что творят миряне:
Пьянство, хулиганство и грабёж.
И страна, как без руля в тумане...
Жизнь такая стала невтерпёж!
В доме никогда — копейки лишней
И, к тому же, ногу потерял.
Вот и доживаю, словно нищий.
Потому и с церковью порвал.
Крест носить сегодня стало в моде,
Только в Бога верует не всяк.
Много смуты, батюшка, в народе
И предел терпению иссяк.
В животе всегда бурлит от чая,
Донимает малая нужда...
А Господь, головушкой качая,
Задавал вопросы иногда.

Голос у Всевышнего всё тише.
Наконец, с надеждою изрёк:
— Много ли рождается детишек?..
(Выдался же нынче мне денёк!)
— Раньше было больше голопузых,
В этом Ты, конечно, будешь прав.
Лопаются семьи, как арбузы,
Но таков уж современный нрав.
Раньше жди от старшего порточки.
Босиком носились — хоть бы хны!..
Матери — всё больше «одиночки»,
Без отцовской ласки пацаны...

— Вот скажи ещё мне напоследок,
Но по чистой совести, не ври, —
Бог с усмешкою пытает деда, —
— А не без работы ль шинкари?
— Нет! У них святая должность!
Хоть с оглядкой, гонят самогон.
В долг опохмелиться есть возможность,
Да и им трястись-то есть резон...
— Все не без греха, оно конечно.
Молодец, душой не покривил!
Не встречал я трезвенников вечных.
Ты меня изрядно просветил…
На звонок вошёл Начальник Рая.
Чтобы как-то выправить изъян,
Бог сказал: «Накладочка большая.
Закажите бронь для россиян!»



ХУДОЖНИК И ПОЭТ


Ты кистью написал портрет,
Поставил подпись словно точку —
Я тонне слов давал запрет,
Чтобы одно вместилось в строчку.
Но есть и общее с тобой —
Оно у нас в воображеньи.
Когда выиграем бой,
То падаем в изнеможеньи!..



ПОРА СКАЗАТЬ


Чеченский кризис назревал не сразу.
«Кому-то» нужен был такой расклад.
Трясут чеченцев — по какому ж разу?..
Мы знать хотим: кто всё же виноват!
Пора сказать, за что восстал Дудаев,
Ведь он же наш, российский генерал!
И Президент — в Москве, а не в Китае.
Так почему ж он мер не принимал?..
Пора кончать с позиции амбиций
Решать вопрос, где нужен трезвый ум.
И знать всему разумные границы,
И не переть упрямо наобум.
Пора понять: Россия — не Гаити.
Здесь не поможет никакой указ.
Зачем же правду от людей таите
И танками утюжите Кавказ?



ДИАЛОГ С ПУШКИНЫМ


Когда полночною порою
С поэтом я наедине,
То и от Пушкина не скрою
Того, что душу ранит мне.
Мы все мечтали о свободе
(Он нам в стихах её воспел).
И наконец-то дали, вроде, —
Я к ней привыкнуть не успел.

Была великая держава,
Так называемый Союз,
Но червоточиною ржавой
Разъело крепость братских уз.
Вот потому мне и не спится,
Хочу понять: где был изъян,
И что какие-то границы
Разрознить могут россиян!
Как будто вклинился нечистый,
Затея этот спор и гвалт:
То появляются путчисты,
То отделяется прибалт...
Иль, как в смирительной рубахе,
Всем было тесно до сих пор?
Война в Нагорном Карабахе,
Из-за которого сыр-бор…

Междоусобица заела
И больно бьёт не в бровь, а в глаз.
И, оторвав людей от дела,
Как в старину, бурлит Кавказ.
Не ждёт с небес кашицы манной
Наш терпеливый славянин.
И странно мне, что молдаване
Качнулись в сторону румын...
Какие могут быть дуэли?
Затылки чешут мужики:
На хлеб хватает еле-еле,
Нет ни получки, ни муки.
И напрямик скажу, как предку
(За что, конечно, извини),
Мы улыбаться стали редко,
Переживая эти дни.

Хиреем что-то год от года:
Наш век не менее жесток.
И есть желанная свобода,
Однако, в этом малый прок.
С рукой, протянутой на Запад,
Стоим, как нищий у ворот.
И гордость, что ценили свято,
Топтать старается весь сброд...
Не знаю, кем бы стал Евгений,
Живи он в двадцать первый век.
При ценах бешеных — без денег,
Когда озлоблен человек.
И у Татьяны вид не броский:
Пойди, постой в очередях
И потаскай домой «авоськи» —
Да всё вприпрыжку, второпях.

А парус наш, тугой когда-то
Совсем обвис, почуя штиль.
Делёж на бедных и богатых
Доводит многих до могил...
Такая, брат-поэт, картина.
Не приукрасил, не соврал.
Куда ни глянь, везде трясина
И всюду слышится аврал.
Надеюсь, так не будет вечно.
Давать прогнозы не берусь.
В одно лишь верую сердечно:
Что снова возродится Русь!



***


У многих нуждой опечалены лица.
Не сладко живётся, кого не спроси.
Но им, как и мне, не нужна заграница.
Нет сердцу милее родимой Руси.
Напрасно мечтали о жизни хорошей.
Мозоли не сходят с натруженных рук.
И плечи согнулись под тяжкою ношей,
Замкнулся под старость безрадостный круг.

И тянут со стоном, на хлебе да чае,
Тугой, как петля, демократов хомут.
Нарядец их ветхий заплаты венчают.
На пенсии нищенской сотнями мрут.
Приснилось на днях ветерану, что трое
Над ним после смерти держали совет:
«Мы как его, граждане, крышкой закроем,
Иль пусть в целлофане идёт на тот свет?»
А утром, тревожась уже не на шутку,
И зная, что в мире не будет чудес,
Он толще, чем прежде, свернул самокрутку.
Узнать про законы поплёлся в "собес"...